Диего быстро миновал единственный лестничный пролет, отделявший его квартиру от улицы (знакомая гладкая поверхность деревянных перил с металлическими вставками, обеспечивающими прочность, кухонные запахи, рассказывающие о пристрастиях соседей). На ходу он то повторял в мыслях подробности очередной части своей повести, то разрабатывал тактику разговора, которая избавила бы его от привычных параноидальных выходок отца.
На людном тротуаре он тут же увидел Лайла Гимлетта, выкладывавшего устойчивые к холоду продукты — картошку, репу, яблоки и тому подобное — на витрину уличного ларька, чтобы привлечь внимание спешащих пешеходов. Дородный торговец, которого отличали изогнутые брови и вечная вечерняя щетина, придававшая его лицу неопрятный вид, по-приятельски поприветствовал Диего:
— Петчен! На рынок за свежими бананами? С последним Поездом я получил отменные. Не знаю, увидим ли мы еще когда-нибудь такие.
— Да, Лайл, конечно. Отложите для меня гроздь зеленых, я их сегодня попозже заберу.
Диего поднял воротник пальто, чтобы защититься от пронизывающего ветра и двинулся было дальше, но Гимлетт остановил его, тронув за локоть, и приблизился с заговорщическим видом.
— Можно рассчитывать, что вы и ваши друзья в ближайшее время согласитесь достать такие?
Из-под белого фартука зеленщик извлек необычный медальон. Толстая разноцветная рептилия размером с внушительную картофелину, висящая на кожаном шнуре, неясно переливалась едва ли не всеми цветами радуги.
При виде этой штуки Диего вздрогнул. Ему вспомнилось то жуткое время, когда удача поворачивалась к нему спиной, и он готов быть рисковать, идти на такие дела, которые сейчас уже казались неприемлемыми; подобные планы зарождались в самых дальних углах его ума, где они, как ему представлялось, были надежно заперты.
— Я… Поговорите о новых камнях для эгид с Зохаром Кушем.
— Хорошо, хорошо, приходите вдвоем как-нибудь вечером, когда магазин закроется. Я вам предложу за них хорошую цену, раз уж я в состоянии продать все, что вы сможете приобрести. Людям всегда нужна удача. Возьмите яблочко, Диего.
Диего принял яблоко и поспешил дальше. Однако, оказавшись на расстоянии, достаточном для того, чтобы Гимлетт не мог его видеть, он, несмотря на голод, выбросил плод в водосточную канаву, где тот остался лежать в грязном ледяном киселе, как беззаботный отпрыск осени.
По гладкому обледеневшему асфальту Бродвея, как всегда, двигались пешеходы с ручными тележками, велосипедисты прокладывали себе путь в жидкой грязи. Иногда попадались оригинальные электрические транспортные средства, спаянные каким-нибудь ремесленником для собственных нужд или по заказу. (Среди этих уникальных машин были и экипажи на велосипедных колесах для одного седока, и элегантный шарабан работы Толкена Синсалиды, принадлежащий мэру Коппернобу.) Двигаясь в сторону Центра, Диего чувствовал, как поднимающееся Дневное Солнце греет его плечи, совершая свой неспешный путь над Бродвеем, от Окраины, где оно взошло, к месту захода в Центре. Диего расслабился и даже удивился, что мышцы вообще его слушаются. Угрюмое угасание отца, алчное и нервирующее предложение Гимлетта — все это проникло в него и раздражало.
Заметив газетный прилавок, Диего вдруг вспомнил, что сегодня должен выйти новый номер его любимого журнала — «Зеркальные миры». Мало того: в этом номере должен быть опубликован рассказ, принадлежащий не кому иному, как Диего Петчену, которому в течение двух последних месяцев читатели журнала отводили первое место в рейтинге авторов! Ускорив шаг, Диего поспешил к прилавку; там его приветствовал Снарки Чафф.
Чафф, защищаясь от холода, завернулся во множество слоев одежды, закутал шею несколькими шарфами, надел две пары грязных перчаток без пальцев и навертел на себя какое-то сумасшедшее сочетание рубах и брюк. Его перегруженный прилавок функционировал в любую погоду, от предрассветных часов до того времени, когда уже расходились по домам театралы. Диего мог вообразить, что низкорослый, добродушный, не имеющий возраста продавец и спал где-нибудь внутри этого импровизированного, но прочного сооружения, и не мог представить себе — несмотря на значительный профессиональный дар воображения — Снарки Чаффа в каком-нибудь другом месте.
— Диего, друг мой! — закричал Чафф, не забывая ловко вручать покупателям газеты и журналы. — У меня свежий номер твоего журнала! Сегодня уже ушло три штуки, все за счет твоего имени! А новый рассказ — гвоздь программы!
Диего усмехнулся. Румянец его стал ярче, чем просто от холодного ветра.
— Спасибо, Снарки. Теперь я удвою твой оборот. Дай мне, пожалуйста, три экземпляра.
Чафф помедлил, чтобы смахнуть скрюченным пальцем каплю с носа, а потом взял три экземпляра «Зеркальных миров» с лотка, где лежало двадцать, а то и сорок разных журналов научной фантастики, удерживаемых широкой эластичной лентой.
— Три быка, шесть телят, восемь капель. Или две бабы, двое ребят и двенадцать капель.
Диего порылся в карманах в поисках монет и извлек три старых, потемневших от времени кроны, на которых почти невозможно было различить портрет Рыбачки, закинувшей удочку в облако.
— Быки нынче низко котируются.
— Это уж точно. Быки с бабами сегодня не идут по номиналу! Я рад, что бабы пошли в гору. Во время первого срока Копперноба — может, помнишь — бабы не опускались ниже, чем две к одному быку, и Гритсэвидж процветал, как рукастый мужик среди безруких и безногих калек.
Диего опустил журналы в объемистый карман брюк.
— Боюсь, это было еще до меня. Выходит, ты — человек Реки. А я и не знал.
Чафф повернул голову в сторону Кросс-стрит, к Кварталу Гритсэвидж-848, к широкой Реке, где среди отдельных глыб льда во множестве плыли катера и лодки.
— Нет грузовиков с поставками для Снарки. Будь они прокляты, эти грязные развалины, сколько бы они ни перевозили хороших и полезных товаров. И да будет всегда чистой Река в этом песчаном Трексе.
Диего улыбнулся: перед ним открылась одна из потайных сторон натуры Чаффа.
— Снарки, когда ты в последний раз был там, на Реке?
Чафф принялся размышлять вслух:
— Ну, надо подумать… Мэром в то время была Олимпия Барриос, а у моей сестры в Саладтауне как раз родился третий сын. Он вышел на покой в сорок пять и теперь получает хорошую пенсию от скотобойни. Куинс Холман организовывал тогда по выходным дням круизы от Стапеля Гритсэвидж-748, а я обхаживал одну девушку, Фату Коппард. У нее был брат Ринтон, он однажды доехал на подножке до Сейперюда, чтобы сэкономить на билете в Метро…
Потеряв терпение, Диего прервал болтовню Чаффа:
— Получается, это было довольно давно. Тебе не кажется, что пора освободиться на денек и получить удовольствие еще раз?
Чафф, как правило, невозмутимый, казался ошеломленным.
— А кто займется киоском, пока я буду прохлаждаться? Кто будет продавать твои драгоценные листки и странички? Получить удовольствие?! Нет, Петчен, это в мои планы не входит! Не входит в планы!
Развеселившийся Диего отошел, с улыбкой помахав Чаффу.
В Квартале Гритсэвидж-845 помещалась закусочная Кернера. Диего скользнул внутрь и немедленно оказался в уютной духоте, напитанной запахами свиного жира, готовящегося кофе и пота повара. Устроившись на табурете у мраморной стойки, он заказал сандвич с яйцом, свинину с кукурузой, апельсиновый сок и двойную порцию джема. В ожидании заказа Диего вытащил один экземпляр «Зеркальных миров» и раскрыл на странице со своим рассказом.
Хм, неплохая в этот раз иллюстрация. Рассказ носил название «Большой мир, Малый мир». Художник старательно следовал за данными Диего описаниями. Главнейшей гордостью Диего в этом рассказе была созданная им реальность, способная существовать в условиях, при которых Малый мир, спутник появлялся в небе Большого мира. Диего придумал для этого неправдоподобного мира-придатка термин «сорорал» [210]. Художник Гропий Каттернах — тот самый, что так хорошо проиллюстрировал другой рассказ Диего в прошлом месяце — изобразил, как фантастический Небесный Корабль взмывает вверх, к сороралу, представлявшему собой удаленное тороидальное [211] тело, на котором туманно виднелись некие топографические особенности.
